В рамках VI Конвента РАМИ состоялась секция «Глобальный кризис: стратегии регионального развития». Председатель секции — профессор кафедры сравнительной политологии МГИМО, директор Центра региональных политических исследований ИМИ МГИМО И. М. Бусыгина — рассказала нам об инновационном бизнесе в России, немецком федерализме и судьбе Евросоюза после кризиса.

— Какие регионы России более перспективны с точки зрения инновационного развития?

— Мы можем сделать только некоторые предположения. Дело заключается в том, что инновационный бизнес — это бизнес венчурный, он сильно зависит от условий, которые для него созданы. Ему, естественно, интересны более конкурентоспособные регионы с хорошей инфраструктурой. Это бизнес рискованный. Более того, инновационный бизнес очень плохо поддается принуждению. Поэтому мы можем предположить, что в бедные, депрессивные, отсталые регионы инновационный бизнес не пойдет, даже если государство будет его к этому принуждать. И если в командной системе что-то можно было сделать, то при рыночной системе ничего не поделаешь. Можно ожидать, что инновационное развитие, скорее всего, будет еще больше усиливать пространственную дифференциацию: инновационный бизнес будет идти в столичные и ближайшие к ним регионы, а также территории с выгодным экономико-географическим развитием (прежде всего, порты).

— То есть в процессе модернизации в целом и в процессе инновационного развития в частности чрезвычайно велика роль государства?

— Да, по моим представлениям, кроме как на государство, надеяться не на кого. Существовала идея отдать все бизнесу, а государству уйти и никому не мешать. Но если мы положимся на бизнес полностью, инновационного развития у нас не будет никогда. Потому что в России бизнесу в широком смысле выгодно сырьевое развитие, где он гарантированно может извлекать ренту. Поэтому государство должно создавать условия для инновационного развития и, прежде всего, увеличивать затраты на НИОКР. Китай сегодня занимает второе место по этим затратам после США, и поэтому неслучайно все больше и больше в контексте модернизации, инновационного развития и так далее говорят именно о Китае.

— Может ли федерализм способствовать развитию регионов в крупном государстве? И каким образом?

— Должен, по ряду соображений. Об этом можно долго говорить, но я скажу так: если федерализм нормально функционирует, он должен поддерживать конкуренцию и рынок. В английском языке даже существует термин ‘market preserving federalism’ — «федерализм, поддерживающий рынок». Это означает, что федерализм, который подразумевают политическую и экономическую автономию, способствует региональным контактам и миграции инноваций и нововведений по территории страны. Он же способствует конкуренции регионов за бизнес и инвестиции. Не должно быть такой ситуации, когда центр решает транслировать сформированную в регионе, А инновацию в регион Б. Это должно происходить горизонтально, а не вертикально.

— Можно ли России позаимствовать у Германии какие-нибудь стратегии, институциональные практики по выходу из кризиса?

— Может. Конечно, напрямую мы вряд ли что-нибудь можем позаимствовать, но, скажем, сейчас в Германии идут дискуссии относительно корректировки модели федерализма. Нам можно было бы позаимствовать хотя бы это. В Германии, которая, казалось бы, построила одну из наиболее эффективных моделей федерализма, постоянно производятся инновации и реформы в этой сфере. У них идет постоянный диалог между федеральными землями и Берлином. У нас такого диалога нет, потому что в России в этом смысле федерализм не работает. В чем суть федерализма? В договорных отношениях, а их у нас нет. Так вот, нам нужна такая дискуссия, нужен беспрерывный поиск баланса. Думаю, что также у Германии мы можем позаимствовать систему подхода к перераспределению средств между землями. Проблема финансового выравнивания стала очень острой после объединения Германии, потому что к центру присоединилось большое количество относительно слабых территорий. Было бы неплохо обратить внимание на немецкую систему перераспределения средств, потому что это прозрачная процедура с четким набором критериев, при которой решаются не политические, а социально-экономические вопросы.

— Означает ли это, что одни регионы живут за счет других?

— Это выражение не очень научное. В государстве существует такая важная вещь как лояльность. Иначе государство разваливается. Какие-то регионы изначально более конкурентоспособны — из-за ресурсов, из-за человеческого капитала, из-за наличия университетов и так далее. Другие регионы менее конкурентоспособны. Разве жители в этом виноваты? Чтобы предотвратить массовые миграции населения внутри государства, нужно такие регионам помогать больше. Это не означает, что кто-то живет за счет кого-то. Просто государство должно объяснять это населению. Если вводится налог на солидарность, как это было сделано в Германии, население должно знать, какой это налог, с чем это связано и т. д. У нас государство очень мало объясняет народу. Поэтому, например, я приезжаю в Вологодскую область, а мне говорят: «А почему мы должны снабжать шахматный городок в Элисте? Почему Элиста будет жить за наш счет?». Потому что государство не объясняет гражданам свои действия и при этом беспрерывно кричит о том, что мы должны быть свободными гражданами.

— И напоследок вопрос о ЕС. Сейчас много говорят о том, что кризис крайне отрицательно сказался на этом интеграционном объединении. В частности, в результате кризиса в ЕС усилились диспропорции, следствием чего стало появление стран PIIGS. Чем это грозит Евросоюзу?

— Ничем это не грозит Евросоюзу. Я хотела бы развеять эти мифы. Сейчас у нас принято со злорадством констатировать, что в ЕС все плохо, что финансовый кризис все разрушил и т. д. На самом деле вопрос в ожиданиях. Мои ожидания относительно ЕС, например, полностью оправдываются. В Евросоюзе так сформирована институциональная система, что политической фрагментации вплоть за развала там быть не может. Другими словами, там не может появиться политической периферии, политических аутсайдеров. Конечно, в ЕС серьезные межрегиональные диспропорции, но для преодоления кризиса делается очень много. Европейский Союз — это добровольное объединение, и Лиссабонский договор предусматривает исключительно простую процедуру выхода из Союза. Никто пока не спешит ей воспользоваться.