Известно, что изменения, происходящие в одних сферах, неизбежно распространяются на сферы смежные. Мы вступили в новую эпоху, и это начало означает принципиальный пересмотр российской внешнеполитической доктрины. Причем этот пересмотр — согласно официальным установкам — возник не просто так: он был мотивирован мощным запросом изнутри страны, со стороны большинства российских жителей. Возможно, мы наблюдаем реализацию долгосрочного плана: сначала «придумать» большинство, потом его создать, а уже потом «оседлать» и действовать от его имени (или я слишком заигралась в конспирологию)?

Пока мы препирались относительно состояния российской политической системы и места России в мире с преподнесением ею некоего «урока» другим народам, дело было сделано. Теперь можно заламывать руки: куда девались плоды просвещения? Где эти граждане, которых мы 20 лет пестовали? Нету. Видимо, мы объясняли что-то слишком сложное и оттого скучное, а власть — простое и радостное. И теперь большинство, окуренное «веселящим газом», бредет неведомо куда. Что ж, пока надо праздновать: пышный цветок «суверенной демократии» уже расцвел.

Это новое состояние создает новую ситуацию в сфере политической науки и образовании (включая и международные отношения). Работающие в этих сферах попадают сегодня в положение, которое называется «хуже губернаторского». Как дальше жить — непонятно. Причем неясности возникают в отношении обеих — на мой взгляд, равноважных — частей, из которых и состоит наша работа, — исследований и преподавания.

Что касается исследований, то здесь ситуация патовая. Наша полезность и продуктивность с недавних пор измеряется количеством статей, опубликованных в англоязычных реферируемых журналах, и количеством их цитирований (помним об «индексе Хирша!»). Я не буду говорить о том, какой это долгий и требующий квалификации процесс — российскому политологу опубликоваться в приличном зарубежном журнале. Скажу только о том, что, учитывая реалии «суверенной демократии», опубликоваться будет и вовсе, стопроцентно невозможно: эти реалии не предусматривают критического анализа, между тем тексты, его не содержащие, можно в журналы даже не представлять — бесполезно. В советское время было не то чтобы правильнее, но как-то осмысленнее. Существовало четкое разделение на две сферы: «правильные» общественные науки (другие, не политологию, которой просто не было) и зарубежные «происки» — при поддержании жесткой границы между ними. Эта граница была чрезвычайно важна: измерение полезности «научного работника» происходило в пределах одной сферы. Что означало: публикации только в своих, «правильных» изданиях. А теперь я в недоумении: живу в пределах одной реальности, а публиковаться следует в другой. Да, эти ножницы возникли не сейчас, они существуют уже по крайней мере лет десять, однако раньше их можно было как-то игнорировать. Теперь это невозможно.

Ситуация с преподаванием политологии и международных отношений не легче. Не секрет, что в университетах мы учим студентов теориям, которые не были созданы в России, — за отсутствием собственных. И это в принципе не является проблемой: в огромном большинстве стран национальные научные школы работают на «чужих» теориях. Однако императивом является их «честное» применение. Так вот, честно применяя теории, мы должны будем сказать студентам, что «суверенная демократия» — это шутка, политическая «нежить», извращение термина «демократия». На самом же деле происходящее в России к демократическому «полю» (в любом его понимании) никакого отношения не имеет. Скажите это — и перед вами опять ножницы: как все-таки учить — по теории или «по понятиям», исходя из «политической целесообразности» и чутко соблюдая собственный интерес? А ведь студенты эту ситуацию, что называется, «просекают». Для некоторых из них уже сама эта ситуация есть научение цинизму.

Странное положение, в которое попали ныне политологи, имеет еще одно, весьма печальное последствие: в обществе падает уважение (и без того невеликое) к нашей профессии. Я разделяю негодование «санитара леса» — Сергея Пархоменко — относительно творящихся безобразий, плагиата, в частности. Однако мне чрезвычайно неприятна та чистая радость, с которой он комментирует добытые факты (что-то из серии «ворон, где б нам отобедать»?). Он не печалится, он подстерегает. И не случайно он хулит всех скопом. Это от неуважения, которого он совершенно не скрывает.

Не сочтите за пафос: я считаю свою профессию крайне важной и хочу ее уважать в обеих ипостасях — и исследовательской, и преподавательской. Я уважаю своих студентов и хочу, чтобы это было взаимно. К тому же (вот роскошь!) хотелось бы заниматься исследованиями, не опасаясь перевода их (а с ними и себя) в «административную плоскость». Да, о качестве исследований должно судить научное сообщество, что оно в меру сил и делает. Беда в том, что вузовское сообщество не равно научному, более того, вовсе не научное сообщество определяет вектор поведения вузовских администраций.

Каждый сам решает, как жить в «двойной реальности». Но это решение трудно принять: алогичный характер реальности заставляет сохранять ожидания, боюсь, что ложные. Поэтому я прошу разъяснений (почти «инструкций»!), из которых следовала бы непротиворечивая и неаморальная схема действий в сложившихся обстоятельствах. Любое прояснение ситуации лучше нынешнего положения и будет во благо хотя бы потому, что оно устранит соблазн приспособиться к «двойному стандарту».