Поразительно, с каким азартом и усмешками воспринимаются санкции, наложенные на Россию США и Евросоюзом. В реакциях затронутых санкциями политиков есть что-то детское: «А у меня нет собственности за границей, ха-ха», «А я отдыхаю исключительно в пределах России, тоже ха-ха». Между тем эта игра не только недальновидна, она опасна: санкции (которые, понятно, не последние, а скорее первые в череде) направлены вовсе не на уязвление конкретных лиц. Это сигнал стране. Сигнал, который мы не хотим читать правильно.

Реакции детские — последствия будут недетские. Одной из тяжелых жертв санкций и общего разрушения прежней (пусть несовершенной) системы отношений могут стать договоренности, достигнутые в области системы высшего образования. Я имею в виду болонскую систему (полное название — Болонская декларация о зоне европейского высшего образования). Документ был подписан в Италии в 1999 г. министрами образования 29 европейских стран, в 2003 г. к Болонской декларации присоединилась Россия. США не сделали значимых шагов для сближения с Россией в области гармонизации систем высшего образования. Евросоюз такие шаги сделал — не специально для России, но признавая Россию частью общеевропейского образовательного пространства.

Хочу специально обратить внимание: присоединение России к болонскому процессу — это единственное значимое, достоверное и реальное достижение стратегического партнерства, которое формально все еще объединяет Россию и Евросоюз. Смотрите: наши отношения структурированы через четыре «общих пространства», при этом достижения в рамках второго (пространства свободы, безопасности и правосудия) и третьего (пространства внешней безопасности), увы, практически пренебрежимы. Первое, экономическое пространство центрировано вокруг торговли энергоресурсами, и, учитывая стратегическую важность этой сферы для обеих сторон, можно предположить, что сотрудничество здесь развивалось бы в любом случае, даже не обозначенное гордым названием «пространство». Что остается? Остается четвертое пространство — культуры, науки и образования. И вот здесь действительно прогресс имеет место — в виде подключения России к болонскому процессу как его ключевой составляющей.

С 2011 г. все российские высшие учебные заведения начали переход на новую систему. Если совсем коротко, суть новаций в переходе к двухуровневой (бакалавриат и магистратура) системе высшего образования и выдаче выпускникам сопоставимых дипломов, что базируется на признаваемой всеми участниками системе условных единиц — кредитах. А смысл новаций, во-первых, в достижении равных условий и справедливой конкуренции при трудоустройстве граждан всех стран, присоединившихся к декларации, а во-вторых — в качественном повышении уровня мобильности студентов, когда студент, начав учиться в одной стране, может продолжить учебу в другой. Мобильность-то самое важное, что болонская система дает нашим студентам. Стимулы не только уехать, но и вернуться.

Неудивительно, что болонскую систему у нас часто критикуют и даже объявляют принципиально несоответствующей российской «почве» и традиции. Думаю, что такая критика — нормальное явление. Даже если в основе ее лежат вполне прозаическая лень и желание ничего не менять, оппоненты системы часто верно указывают на некоторую ее противоречивость, особенно в части реализации в российских условиях. Примечательно, что, чем ниже пафос критики, тем она полезнее. Рассуждать же о «цивилизационных противоречиях» — значит игнорировать то, что у нас сегодня нет конкурентоспособной системы высшего образования, которую мы могли бы предложить ЕС в качестве альтернативы. Так что вопрос простой: или договариваться на правилах ЕС (что и произошло в 2003 г.), или выстраивать «суверенную» систему высшего образования и тем самым — это надо очень четко понимать — лишать студентов возможности получить хорошее образование, предлагая им, мягко говоря, неважное. Однако данные дискуссии в преподавательской среде (которые рисковали стать бесконечными) сегодня явно теряют актуальность, и я боюсь, сам смысл болонского процесса начинает все больше противоречить российской «официальной линии». А интерес европейцев к вовлечению России в общее образовательное пространство не стоит преувеличивать: почему им должно быть это более важно, чем нам самим?

Мы помним о «корнях и крыльях», которые должны дать нашим детям (образование — это как раз из разряда «крыльев»). Мы хотим, чтобы наши дети получили хорошее образование, конкурентный диплом и, вооруженные им, вышли бы на рынок в конкурентоспособном состоянии, — это аксиома. Когда наши дети идут учиться на бакалаврскую программу (первый уровень) в российский университет, мы исходим не только из того, что они еще маленькие и рано отпускать их далеко, но и — что принципиально — из того, что у них будет возможность продолжать обучение в Европе (эту возможность и дает участие в болонском процессе). Если такая возможность сомнительна, то разумнее отправить ребенка за границу сразу, минуя российскую часть образовательного процесса (по крайней мере тем, у кого имеется такая возможность). Что делать тем, у кого такой возможности нет?

Я подозреваю, что у многих наших политиков эта проблема решена. Именно поэтому они так задорно реагируют на санкции — с безответственностью, которая, как известно, привилегия детства. Нельзя допустить, чтобы эта поразительная недальновидность стоила нам поколения, которое мы потом опять с тоской назовем поколением «потерянных и отъехавших».